Синодальный отдел по делам молодежи УПЦ

Теперь всё смешалось в наших головах как в доме Облонских. Если весь славянский простор православный считать домом. Семьдесят лет в нём никого не бывало, а как открылась дверь, так и не знаешь, кого угощать. Христианин, который уверен, что он христианин, в общем-то, не очень опасается случаем угостить Будду или Кришну, на кой они ему сдались? А вот ошибиться в своём собственном вероучении — это пожалуйста. Лучше всего, конечно, смешать православие с католичеством: консистенция похожа, взаимодействие налицо, — короче, смешивается быстро. И так в головах большинства задающих вам вопросы типа «как вы смели продавать индульгенции?». Внутренняя реакция православного на это примерно такая же, как в диснеевском мультфильме, где Джерри достаёт не пойми откуда огромный молоток и резко прижимает Тома к земле. При отсутствии огромного молотка хорошо обойтись аргументами желательно более качественными, чем «это не мы».

Сегодня попробуем найти такие аргументы в оправдание монашества вместе с отцом Иоасафом. Весьма необычным способом, но лучшего я пока не нашла. Действительно качественные аргументы против отыскались как раз в католической среде: Лоренцо Валла, просветитель XV века, и его труд «О монашеском обете». Суть труда вот в чём: Лоренцо (Лаврентий) спорит с католическим монахом (братом), пытаясь доказать, что заслуги монаха ни чуть не больше заслуг мирянина, если тот хороший христианин. Монах, будто бы не соглашается и приводит какие-то убогие аргументы в свою пользу. Быть может, Валла слукавил, создав себе такого немощного противника, но, право, не знаю, что бы делала я, будучи католичкой, с этими вопросами. Скорее всего, то же самое, что и брат. Но у православия ответы есть. Здесь я приведу некоторые аргументы и вопросы Лоренцо Валла вместе с ответами не того самого персонажа, а отца Иоасафа. Посмотрим, насколько разными могут быть вещи такие близкие по консистенции. 

ЕЛЕНА: Прежде, чем говорить о конкретных претензиях Лоренцо Валла к монашеству, мы должны осознать, что весь труд — это диспут католика с католиком. И, несмотря на то, что некоторые острые моменты этого диспута могут быть интересны православным, нужно всё же помнить, что ведётся он в католическом ключе. Для этого расскажите, пожалуйста, о разнице в монашестве православном и католическом.

О. ИОАСАФ: Нельзя монашество отрывать от всей полноты церковной жизни. Суть даже не в нём, а в восприятии мира, которое у православных и католиков совершенно разное. Если внимательно вглядеться в мироощущение католического богословия, то мы увидим, что здесь всё юридически. Вся догматика держится на неком таком правовом факторе, где всем известно, что Бог — это судья, дьявол — прокурор, Христос — адвокат, а человек — подсудимый. Это, как видите, область правовая, и естественно, всё богословие, вся католическая духовная жизнь полностью пропитана этим юридизмом. Выходит, что Христос пришел, прежде всего, пострадать как адвокат, искупить смерть. Тогда и само человеческое бытие начинает носить уничижительный характер, а покаяние воспринимается здесь как некая страстность. И монашество католическое тоже основывалось на неком юридическом праве, на жёстких таких вот, принципиальных моментах.

Если же посмотреть на православное миробытие, то это категория не правовая, это категория семейная, где Бог — это, прежде всего, Отец. Христос — сын Божий, а мы все младшие дети. А если так, то естественно здесь уже нет никакого ощущения юридизма. В монашестве православном ведь настоятель это не маленький князь, это не феодал, у которого есть свои подшефные. В монастыре игумен — это отец. И слушаемся мы его, потому что любим, а не потому, что боимся. Как и во всей церкви православной, в монастыре всё держится на семейности. Когда человек приходит в монашество, через обеты он как бы рождается в новой семье. Почти так же, как мы в крещении рождаемся. И вся семья направлена на одно — на то, чтобы воспитать друг в друге стремление к Богу.

ЕЛЕНА: Кстати о семье. У Валла есть к монаху такой вопрос: «А что это значит—"как будто монах или брат"? Первое из этих слов связано с понятием единичности, второе — с понятием сообщества». На самом деле, древние монахи ведь жили в пустынях в одиночку: «моно» т.е. один.

О. ИОАСАФ: Дело в том, что «моно» касается не братства, а того, что человек не женат. Тут слова апостольские слышны: Неженатый заботится о Господнем, как угодить Господу; а женатый заботится о мирском, как угодить жене. (1Кор.7:32-34). «Моно» значит ещё и то, что у человека нет никаких забот и попечений о том, что ему есть, что ему пить, монах — это человек, который живёт напрямую по евангельским заповедям. Он заботится прежде всего о Царствие небесном. А заботясь уже о Царствии небесном, в монастыре, как и в любой семье, один занимается закупками, другой занимается приготовлением, третий воспитанием. У каждого свои обязанности. В нашем Ионинском, монастыре, например, хорошо чувствуется роль таких обязанностей, потому что мы очень сильно развиваемся в социальном русле. Я могу выполнять своё послушание: заниматься молодёжью, волонтёрством, другими социальными делами только благодаря тому, что есть братия монастыря — люди, которые занимаются другими вопросами, и я не переживаю по поводу еды, сна и других моментов. Именно поэтому в монастыре нужно смиряться перед братьями. Тут, как и в семье, нужно учиться жить с теми, кого тебе Бог послал.

ЕЛЕНА: И всё-таки, что тяжелее, мир или затвор? Вот ещё одна цитата: «Добродетель — не только в перенесении бедности, но и в том, чтобы разумно распоряжаться богатством; не только в воздержании, но и в браке; не только в послушании, но и в том, чтобы мудро управлять. Итак, одни обладают одними добродетелями, другие — другими, но никто не обладает и теми и другими».

О. ИОАСАФ: Вы знаете, человек всегда идёт по пути наименьшего сопротивления. Это естественно. И всё человечество кстати. И если бы монашество было на самом деле таким лёгким, то человечество перестало бы существовать. Почему? — потому что в любом случае это было бы легко и все пошли бы в монахи.

ЕЛЕНА: А самому монаху что тяжелее?

О. ИОАСАФ: Это вопрос выбора, который зависит обычно от наклонностей конкретного человека. Монаху, конечно, легче спасаться в монастыре, а семьянину в свою очередь легче быть женатым человеком. Но это не означает, что к монашеству кто-то призван, а кто-то нет. Я, честно говоря, убеждён, что к монашеству, так же как и к семейной жизни призваны абсолютно все. Просто каждый человек решает сам для себя, какой путь ему более подходит. Можно любую дорогу выбрать, и, в соответствии с выбором, определённую часть своей души развивать дальше.

ЕЛЕНА: Ларенцо Валла и Брат очень много говорят о воздаянии, спорят о том, кто из них больше его достоин. Вот, например, слова Брата: «Поэтому те, кто принадлежит к монашеству, действительно достойны похвалы и за силу духа, что они принялись за это, и за терпение, что они это переносят». А вот Лаврентия: «То же самое можно сказать о вас: ведь вы, если верить вам, за проступки караетесь более строгим наказанием, а за добродетель, как я это доказал, получаете меньшую награду, как врач, который за излечение легкой болезни не получает почти никакой похвалы, но навлекает на себя величайшее порицание, если, как я сказал, не умеет излечить легкую болезнь. Так вот какова прекрасная и желанная жизнь братьев и монахов, в которой и воздаяние обещано меньше, чем другим, и наказание больше!» Ясно, что в православном понимании желание воздаяния — не самоцель. Но всё же, как разрешить спор этих двух людей?

О. ИОАСАФ: В православии такого нету, «что значит больше — что значит меньше?» — ничего подобного. Паисий Святогорец примерно так говорил: Вот гора. У нас есть жизнь — 70-80 лет. Эти 70-80 лет можно прожить вдвоём. Взяться за ручки и идти в гору по тропинке, не спеша, шагая по спирали, не особо напрягаясь. Дорожка пологая такая, но потихонечку под углом вверх можно подниматься. Однако расстояние, которое мы проходим вместе — это большое расстояние, и неизвестно, успеем ли мы за время, отпущенное нам, пройти до самой вершины горы. Монах — это человек, который решил идти не по дороге, а напрямик. А если идёшь прямо, то будешь сбивать локти и колени, падать. Чаще убиваются такие люди, но за один и тот же промежуток времени они выше по горе могут подняться. В каком-то смысле, монашество — более удобный путь ко спасению. Но слово «удобный» мы не правильно понимаем: «удобный» — не «комфортный», удобный то есть более приспособленный для быстрого совершенствования, притом пусть и более жёсткий, более экстримальный. Поэтому, естественно, что монах может достигнуть каких-то больших плодов за эти же самые отпущенные годы. Но, это когда он ведёт нормальный монашеский образ жизни. Это сложно. И потери среди монашествующих больше. Однозначно. 

Елена Бабич