Синодальный отдел по делам молодежи УПЦ

Наш сайт начинает серию публикаций лучших выступлений, прозвучавших в мае 2019 года на XVI конференции Синодального молодежного отдела Украинской Православной Церкви.

Читайте первую часть доклада кандидата философских наук, доцента философского факультета Харьковского национального университета им. В.Н. Каразина, преподавателя Института религиозных наук Св. Фомы Аквинского, а также Московского, Минского и Киевского летних богословских институтов Александра Филоненко.

Александр Филоненко

В рамках заявленной темы «Община и вызовы воспитания» я собираюсь озвучить несколько тезисов.

Школа, которая не воспитывает, не может передать знания

Тезис первый. Мы переживаем определённый кризис образования, и переживаем его давно.

Во всех постсоветских странах происходили сложные процессы в 1990-е годы. Мне долгое время казалось, что это исключительно наша, отечественная беда — отход от принятой в наших странах системы образования. Потом оказалось, что так обстоит ситуация со всем европейским образованием.
Что именно происходило? Советская школа была идеологична, но построена на идее воспитания. В 90-е годы школы отказались от идеи воспитания. Отказались программно, заявив, что воспитывать должна семья, общество, Церковь — кто угодно, но это не дело школы. Школа должна передавать знания, компетенции, навыки, умения, а затем дети поступают в вузы, и задача школы таким образом выполнена. Все обрадовались, и родители счастливы, потому что их ребёнка никто не мучает, а просто готовит к университету.
Этот переход — от воспитательной модели к образовательной; даже не так, назовём эту модель «знаньевой» — длился довольно долго.
Что оказалось? А оказалось, что когда школа, даже частная дорогая английская школа утверждает, что мы дадим вашему ребенку самые лучшие знания, но мы не будем его воспитывать, у детей… падает уровень знаний. И школы не могут это контролировать. Они делают всё: приглашают самых лучших специалистов, но это не работает. Уровень знаний стремительно идет вниз.
Потребовалось пятнадцать лет, чтобы осознать проблему: школа, которая не воспитывает, не может передать знания.
Иногда кажется, что это благое пожелание — ограничиться только лишь передачей знаний, а воспитывать мы, родители, сами будем, но так не работает. Уже давно всем ясно, что кризис школы, кризис образования — это возвращение к вопросу о воспитании.

«В тот вечер мы думали, что убиваем время, но убили человека»

Что мы имеем в виду, когда говорим, что воспитываем? Это первый вопрос, с которого надо начать, чтобы осознать степень ответственности христиан и горизонт наших желаний в области воспитания.
Приведу пример, очень для меня показательный. Эта история произошла с моим другом и можно сказать учителем, итальянским педагогом Франко Нембрини. Ему написал на электронную почту молодой человек. Имя этого человека Франко было известно. Потому что незадолго до этого письма в Италии случилась катастрофа, о которой говорили все.
Жуткая история — когда в Вероне, прекрасном туристическом городе, ночью в самом центре банда подростков убила прохожего. Был страшный скандал, газеты писали, что во всех больших городах орудуют банды несовершеннолетних, и проблема заключается в том, что их нельзя судить, они еще не подпадают под действие системы правосудия, но тем не менее совершают зверские преступления.
И вдруг Франко получает письмо от главаря этой банды. Тот приглашает его встретиться, потому что, будучи школьником, находится под домашним арестом. В письме он пишет: «Я посмотрел Вашу лекцию в интернете, и мне она понравилась. Вы бы не могли, если будет возможность, заехать ко мне в гости?».
Франко заехал. Как обычно мы представляем себе банды? Что это люди с тяжелым социальным положением, озлобленные, с окраин, невежественные, бездуховные варвары и всё в таком духе. «И каково было мое удивление, — рассказывал Франко, — когда я вошёл в прекрасный дом. Великолепная семья, изысканный молодой человек, хорошо воспитанный и хорошо образованный, сведущий в литературе, искусстве и так далее. Я, как педагог, всю жизнь работаю и имею дело с детьми и я вас уверяю, что таких детей, как он по степени образованности, я встречал, может, 20-30 в своей жизни».
Они целый час говорили о поэзии. Франко в какой-то момент не выдержал и спрашивает: «Мы с тобой друзья? — Друзья. — Давай начистоту. Что случилось в ту ночь? Ты мне можешь объяснить, как умный человек, как это возможно, зачем вы это сделали?». И юноша ему всё подробно рассказал. Но свой рассказ он начал поразительной фразой: «Знаешь, в тот вечер мы думали, что убиваем время, но убили человека».
Это очень сильное утверждение. Потому что когда мы думаем о насилии, об агрессии, о войне, о конфликтах, о проблемах в отношениях в семье, в школе, между поколениями, нам в последнюю очередь приходит мысль, что причина этой агрессии — скука.

Единственное сильнодействующее средство против скуки — это воспитание как свидетельство о величии жизни

Скука — это серьезный, огромный вызов. Проблема скуки — не просто проблема психологического благополучия людей, это что-то страшное, откуда рождается огромное зло.
Мы, христиане, — все миссионеры, если живем в этом мире, и нам необходимо понять, как можем смотреть на эту скуку мы. Мы несем огромную ответственность за это, потому что если вы спросите многих людей, далеких от Церкви, что такое для них христианство, вы услышите, как правило, что христианство — это про то, как не надо поступать.
И это катастрофа. Потому что когда человек понимает, что не надо делать плохо, а как надо, не понимает, — это и есть худшее определение скуки. Потому что не только для молодого, но, честно говоря, для любого человека недостаточно знать, как НЕ надо поступать. Но для многих людей христианство сегодня — именно это.
Конечно, это заблуждение, предрассудок. Но если мы с ним работаем, то наша ответственность заключается в том, что христианин сегодня должен не свидетельствовать о том, что такое хорошо и что такое плохо, а показывать, что жизнь — великая штука, проживая которую ты становишься по-настоящему человеком.
Здесь вопрос даже не в словах, а в безмолвном присутствии. Потому что когда ты видишь живого человека, тебе хочется узнать, откуда он, кто он такой и что с ним происходит. Начинается всё не с декларации, не с учения, а с сильного удара красоты. Когда человек не может поверить, что перед ним настоящая красота. И только тогда у него рождаются вопросы. Никакого другого средства против скуки нет. Никакого — ни разговоры, ни дебаты, ни споры ничего не решают.
Единственное сильнодействующее средство против скуки — это воспитание как свидетельство о величии жизни. В этом месте задача христиан еще более усиливается.
И тут оказывается, что это проблема не советских людей, не проблема нашей Церкви, а великая древняя проблема.

Люди меняются только когда сталкиваются с величием и красотой жизни. И со святостью

Приведу здесь совершенно поразительную цитату отца Софрония (Сахарова), который написал удивительные слова, помогающие продвинуться в этом понимании: «Я заметил странное явление — люди боятся открыто взглянуть на величие человека, увидеть божественный замысел о себе. Людям кажется это «непомерной гордостью». Узнать о себе, что мы прежде создания мира задуманы как полнота совершенства, мне кажется, совершенно необходимым, для того чтобы жить и действовать должным образом. Я полагаю, что умалять предвечную мысль Творца о человеке не только ошибка, но действительно великий грех». И дальше: «Из-за того, что люди не видят ни в себе самих, ни в брате своем подлинного и вечного достоинства, они так зверски злы в своих всех отношениях и так легко друг друга убивают». Конец цитаты.
Тема величия человека — как это возможно? Европа, мир прошли этот период расчеловечивания, страшных катастроф и так далее. Стало ясно, что есть единственный вопрос: либо человек не стоит ничего, просто материал, который перемалывается историей; либо единственное, что мы можем показать, это величие человека. И оказывается, что только у христиан есть что сказать в вопросе о величии человека.
Возникает следующий вопрос: что такое христианская педагогика, которая не сводима к морализму, к курсам с рассказами про то, как надо себя вести и как не надо? Это всё благочестивые разговоры, но они не эффективны. Они правильные, но они не работают. Еще ни один молодой человек в мире не стал счастлив от того, что ему объяснили, как себя вести.
Люди начинают вести себя хорошо и меняются совершенно по другой причине — когда сталкиваются с величием и красотой жизни и со святостью, если мы говорим о христианстве. В эту точку надо смотреть.

Проблема отцовства в том, что наши дети про нас слишком много знают

Мой второй тезис — об отцовстве.
Не атеизм, а модернистская культура нового времени просвещения убила в педагогике отцовство. Отец стал ассоциироваться с фигурой власти. Раз отец — это власть, а наша педагогика гуманна, то нам власть не нужна. Нам нужно что-то другое — равные отношения и так далее.
Тезис Франко Нембрини заключается в том, что мы вместе с водой выплеснули ребенка. И вернуть его могут только христиане — потому что христиане каждый день проживают опыт отцовства и они что-то про это знают, в чем этот секрет и в чем разница.
Как правило, кто такой отец? Тот, кто содержит семью. Авторитет. Моральный прежде всего. Все мамы на земле пользуются этим, говоря ребёнку: «Иди к отцу». Отец, бедный, страдает от этого все время, потому что должен изрекать что-то авторитетное.
Но есть большая проблема, которую знают все отцы и даже отцы-священники. Она заключается в том, что наши дети про нас слишком много знают. Мы можем быть моральным авторитетом на приходе, на работе, но дети про нас слишком много знают и они все время сравнивают. Поэтому очень сложно надеяться быть для них моральным авторитетом.
Что же делать? Конечно, хотелось бы иметь этот моральный авторитет, но не получается. А выход очень простой. Оказывается, дети много знают, но они и много прощают. Они прощают почти всё.
Это важный момент для нашей темы отцовства: дети прощают гораздо больше, чем мы. Надо понять, почему. Но это следующий пункт.
Вначале нам следует присмотреться к этому несчастному отцу, которому говорят: «Ты же авторитет». Хотя ты помнишь, что ещё вчера авторитетом не был. А сейчас тебе надо вынести какое-то авторитетное суждение.
Настоящая проблема в том, что это — не функция отцовства. У отца совершенно другая задача: сделать так, чтобы ребенок, глядя на него, понимал, что жизнь — хорошая штука. Что жизнь великая, красивая, прекрасная и стоящая того, чтобы жить.

Отец — это человек, в глазах которого читается, что он видел море

Когда ребенку плохо, когда он растерян, когда он не знает, как жить, он смотрит в глаза отца и понимает, что это скала. И не потому что этот человек — спаситель мира. Нет, он слабый, у него куча ошибок, но глядя на него, ты знаешь, что в жизни есть что-то гораздо больше, чем твой отец, что-то такое прекрасное, перед чем отец становится другим. У него, твоего отца, по глазам видно, что он видел что-то великое. Вот то, что создает для ребёнка надежду и именно то, что рождает возможность воспитания — когда ребенок идет за отцом.
Отцовство — это свидетельство. И необязательно словами.
Пример, который мне очень нравится. Представьте, что вы, отец, выходите из дома и видите, как ваш любимый ребенок сидит в луже. В абсолютно ужасной грязной луже и с огромным увлечением лепит там куличики. Какова реакция отца? Инстинктивно это реакция власти — просто вытащить оттуда, поставить и сказать: «Больше так не делай». Но тебе больно, потому что рядом с домом, за холмом — море. Ты видел море, а твой ребенок вместо того, чтобы идти туда, сидит в луже и непонятно чем занят.
Что делает плохой отец? Он берет ребенка и силой тащит, приносит и говорит: «Посмотри, какое море!». А ребенку это не интересно, потому что к нему применено насилие, его не уважают. Его море не интересует, ему лужа интереснее. И он возвращается в лужу.
Что делает великий отец? Великий отец — это великий педагог, человек, глядя в глаза которого, ребенок понимает, что тот действительно видел море! И если он говорит: «Пойдем, я тебе покажу то, что я видел», ребенок идет. Одна история, когда нужно перейти через холм и увидеть море; но другая похожа на трудность нашего времени. Когда оказывается, что до моря далеко, целые годы. Но сын идет за отцом. Почему? Потому что он в глазах отца видит, что там что-то великое, и стоит идти.
Отец слабеет, у него уже недостаточно сил. Знаете, каков признак великого педагога? В какой-то момент, когда отец не может больше идти, а сын так хочет туда попасть и увидеть то, что делало отца живым, он берет своего отца на плечи, как Эней Анхиса, и несет. Потому что хотя отец физически и беспомощен, но у него всё еще есть глаза, в которых сын видит море.
Даже самый слабый человек глазами может рассказать, где расположено то величие, ради которого стоит жить. Эта пара — сын, несущий на плечах отца, не потому что его жалеет, а потому что если ты не смотришь ему в глаза, ты перестаешь быть счастлив и чувствовать, что живой — вот это формула нормального отцовства и нормальной педагогики. Когда отец — не источник власти, а свидетель.

Задача педагога — передать величие жизни

Ещё один пример — снова владыки Антония. Мы все уже настрадались от того, что современному человеку лучше не сообщать о том, что священник — это пастырь, а люди для него — паства. Пастырь и паства — звучит неплохо, красиво даже, но если сказать «пастух и овцы», то уже будет не очень.
У владыки Антония в этом отношении был прекрасный образ, простой и доходчивый. Он говорил: если вы посмотрите на отару с близкого расстояния, то пастух видимо возвышается над овцами, он выше всех. Но если на ту же самую группку вы посмотрите издалека — когда перед вам огромные горы, и где-то на склоне просто разбросаны точечки, то без бинокля вы даже не разберете, где там кто. И с такого расстояния пастух — просто одна из маленьких точечек. Но чем эта точечка отличается от всех остальных? «Только одним, — говорил владыка Антоний. — Эта точечка готова отдать всего себя за другие точечки. Только это делает его пастухом».
Смотрите, почему такая разительная дистанция между тем, как мы видим друг друга? Тот же самый пастух с овцами: одна картинка, когда мы вблизи, и совершенно другая, когда вдалеке на фоне гор. Почему? Потому что во втором случае присутствует величие мира.
Что делает педагог-отец? В Советском Союзе действовала такая модель, по которой авторитетный человек — учитель (как правило учительница) — заходит в класс, и для детей она уже авторитет, а дети должны делать, как она, по образцу.
Второй опыт, когда учительница говорит: «Дети, никакой я не авторитет, давайте поговорим о математике, я вам кое-что расскажу из того, что усвоила за свою жизнь». Это игра в равность.
И то, и другое — плохо, не работает.
Третий вариант — педагогика отцовства или величия жизни, о которой я говорю. Это совершенно иной подход. Это когда в класс заходит взрослый, и дети понимают, что он большой, рассказывает им что-то такое об огромных горах, о поэзии, об искусстве, даже — страшно представить — о Евангелии. То есть о вещах великих. И если ему удалось, это значит, что в жизнь ребенка вошел не учитель со своим моральным авторитетом, а вошло великое, вошла гора.
Когда в жизни ребенка появляется гора, первый результат этого горовидения заключается в том, что на фоне этой горы и ты, и твой учитель… одинаково маленькие. Вначале урока это был великан, а в конце — такой же человек, как ты. Но это не унижает учителя, потому что за ним, за его спиной появилась гора.

Настоящий успех отцовства — когда твой ребенок прочтет молитву «Отче наш», прекрасно понимая, к Кому он обращается

Всегда видно, когда это срабатывает. И это — главная формула отцовства. Если говорить афоризмами, то можно сказать, что задача отцовства очень проста: показать, что у каждого из нас есть настоящий Отец, и дождаться того дня и того счастья, когда твой ребенок прочтет молитву «Отче наш», прекрасно понимая, к Кому он обращается.
Задача отца — объяснить ребенку, что он сам — не настоящий отец, что есть Другой. Когда ребенок это понимает, педагогика величия закончилась, человек воспитан и повзрослел.
У Данте есть очень красивая метафора отцовства. 33-я песня рая, одна из самых красивых молитв Богородице. Настолько красивая, что в Италии она стала народной молитвой. Это первые девять терцин в последней песне «Божественной комедии», посвященные Богородице. В этой молитве никому не заметно — в русском переводе нет и в украинском нет, — но в итальянском видно, как по вертикали появляется имя. Это акростих, и первые буквы терцин образуют имя.
Всегда спрашивают, почему в «Божественной комедии» так мало Христа? Там одни женщины, это поэма про женщин: Беатриче, святая Лючия, Богородица. Где же отцы? И вдруг в песне о Богородице по вертикали появляются слова «Ioseph ave» — «Привет Иосифу» по-латыни.
Метафора поразительная, потому что отцовство заканчивается на полях в тот момент, когда ребенок, наконец, понял, Кто настоящий отец.

Современная ситуация — это громадный кризис отцовства, в котором часто мы все сироты

Худшее, что может сделать отец дома, в семье — это прийти и начать рассказывать ребенку, как ужасен мир: «Всё плохо, коррупция кругом, враги наступают… Я устал, сколько можно работать. Мир невыносим, и смысла нет».
Это — предательство отцовства. И это худшее из всего, что только может быть.

Продолжение следует